Клубешник Приют для одиноких волков

В деревенской бане полутемно, стоял пар, остро пахло дубовым и березовым листом. На лавке лежал мальчишка лет 16, подложив голову под руки. Мальчишка был жилистый, загорелый, широкоплечий. Ягодицы влажно сверкали двумя белыми пятнами на фоне бронзового тела. Лишь пара подозрительных синячков нарушала чистоту его зада.
Мужчина, сидящий рядом, провел по босой ступне мальчишки острой обломанной веточкой от веника. Мальчишка заметно поморщился, но ногу не убрал.
- Ну что, Сашка, будешь по ночам на речку бегать?
- Не. - Буркнул мальчишка в сторону.
- И что же с тобой будет, понимаешь?
- Это как же не понимать, дело ясное. - Голос мальчишки чуть сломался. - Что обычно бывает, то и будет.
Обычно у Сашки по субботам была основательная порка. «Cечение», как называл процедуру сашкин отчим. Мальчишка краем глаза смотрел, как мужчина достал из бадейки с рассолом ивовый прут, провел его в жесткой ладони, потом покачал им в воздухе, розга хищно дрожала и извивалась, как живая.
По телу мальчишки прошла волна дрожи - он решил, что экзекуция близко. Несмотря на банный жар на мгновение Сашке стало холодно. Но через мгновение мальчишка приободрился. Отсутствие долгой воспитательной беседы было добрым знаком, что порка будет стандартной, ровной. Без сечения подросток вообще не обходился, за неделю косяки накапливались, и меньше полусотни мальчишка не получал.
Иногда отчим сек вообще молча, иногда с короткой нотацией. Вот если бы отчим завел разговор на полчаса - тогда следовало бы ждать беды.
- Это, лавку на середину тащить? - Мальчишка сдвинулся, но мужчина остановил его рукой.
- Ты лежи, лежи! Разговор мы еще не начали.
Сашка вздохнул. Мужчина завязал ивовую розгу, которую крутил в руках, узлом, потом положил получившийся крендель перед лицом подростка.
- Смотри ты, гибкая! Как веревка. Будет жопку обвивать, во всякие интересные места жалить. Хороша розга?
- Хороша. - Согласился мальчишка, сглотнув слюну.
- От кончика самая боль идет, осой жалит. - Согласился мужчина. - Правильно я говорю?
Мальчишка неопределенно шмыгнул носом. Безусловно, отчим говорил правильно, но… Мысль мальчишка не закончил.
- Когда у тебя сын будет, то розгу не отпускай, чтобы на боку захлесты не делать. Отойди подальше, а кончик клади между полужопий. Чтобы, значит, кончик в щель залез и там укусил. До самой глубины все равно не дотянется. Такая уж у нас игра - ты булки жмешь, я розгой достать внутрь хочу.
Анус у мальчишки сжался, в промежности потянуло. Слова отчима заставляли вспомнить боль в самых потаенных местечках - на внутренней стороне бедра, ближе к промежности, в ложбинке между ногами.
- Вот сюда кончиком розги целься! - Мозолистая ладонь накрыла место, где обе ягодицы переходят в ноги. Следующим движением мужчина потрепал булку, отведя ее в сторону.
- Гляди, с прошлого раза болячки-то поджили! - Сказал он удовлетворенно. - Как на собаке заживает! А жопка-то тугая. Вроде и округлая, белая. А твердая - шопиздец. Как доска. Захочешь ущипнуть - пальцы соскользнут. Один мускул!
Отчим заботливо снял березовый банный листок, прилипший к бело-розовой распаренной ягодице. Провел пальцем по продолговатому синеватому рубчику на ноге, не сошедшему от предыдущей экзекуции. Следы от розги действительно были лишь едва заметны.
- Ни одной субботы не пропущено, многолетняя тренировка сечением! - Мужчина наградил зад парня звонким шлепком, от которого мускулы заиграли под шелковистой кожей, по бокам ягодиц перекатились ямочки и заиграли жилки.
Мальчишка промолчал, только куснул губу белым острым клычком.
- А теперь скажи мне, мой друг. Это ты что такую моду взял - среди ночи голожопым бегать на речку-то?
- Прости, жарко было.
- Без трусов бегать по деревне, ночью. Бесстыжий. Было тебе разрешение дадено чтобы по ночам голожопым бегать?
- Нет. - Мальчишка ответил лаконично.
- Замечаю я, что нездоровая тяга у тебя к оголению. Кто в сеннике после сечения ночевал с голой жопой? Кто голожопым ночевал, я спрашиваю!
- Я. - голос мальчишки был с хрипотцой. - Это просто когда после порки то бля…
Мальчишка попытался описать нестерпимое жжение от соли и пота в высеченных ягодицах, но запнулся. Как объяснить, что после порки на трусы смотришь со злостью и ненавистью? Что прикосновение ткани вызывает омерзение?
- Лежит бесстыдный на животе, полужопия высеченные расставил и все что между ними тоже выставил. И спит! Было разрешение голожопым спать?
Мальчишка мотнул головой.
- Охота меня позорить? А ну отвечай, часто на речку бегал по ночам?
- Это… Угу… Раз десять. - По телу мальчишки вновь прошла волна дрожи, душа ухнула в пятки.
- Значит после каждого сечения на речку голожопым шел? Ночью, тайком. Жопку остудить, соль от розог смыть? И без трусов, потому что нежный?
- Это просто, когда выпоротый, то трусы эти видеть не могу! Как колючую проволоку в жопу напихали. - Попытался отговориться мальчишка, он наконец нашел нужные слова. Его щеки пылали, а голос дал петуха.
- Сейчас я тебе напихаю! А ну лавку на середину бани! Живо!
Санька слез с лавки, вытащил ее на середину бани и со вздохом лег, вытянувшись в струнку.
Мужчина неспешно встал, потянулся. Достал моток веревки, обмотал ими лодыжки парня, закрепив ступни на откосе скамейки.
- По пяткам угощу тебя ивовой лозой тоже. Чтобы не шлялся по ночам, значит.
Сашка с силой сжал пальцы на краю доски. Костяшки побелели. Мужчина взял из бадейки розгу, попробовал ей воздух. Ухмыльнулся и нанес первый удар.
Раздался свист, хлесткий мокрый звук поцелуя розги. Ягодицы сжались комком мускулов, окаменели. Мальчишка едва заметно дернулся. Отчим сек размеренно, розга извивалась и обвивала тугой зад. После удара на коже разгорался красный след. И только когда след оформлялся, мужчина удовлетворенно кивал головой и наносил следующий удар, на пару пальцев ниже предыдущего. Казалось, что сечение не доставляет мальчишке особых неудобств, он лишь сжимал ягодицы после удара, пережигая боль. И полностью расслаблял их, подставляя молочный кисель под розгу.
После каждого удара кончик розги укорачивался на пару сантиметров. Даже вымоченная в рассоле ивовая лоза мочалилась, разлетаясь по бане волокнами дерева и коры. Мужчина положил укороченный прут у носа мальчишки. Взял новую розгу, зашел с другой стороны лавки и продолжил сечение.
Комнату снова напомнил размеренный свист и хлест розги по мокрому нагому телу. Вторая ягодица оказалась тоже аккуратно разукрашена параллельными припухшими полосами. Эти полосы кончались отчетливыми капельками там, где кончик розги встречался с кожей. Сашка едва заметно ерзал на лавке. Мальчишка терпел совершенно молча.
Мужчина внимательно осмотрел укороченный прут, пощекотал им лопатки парня, поясницу, провел по щели между булок, пощекотал бедра и икры, потом легонько стеганул по пяткам, отмечая следующую цель для порки.
Короткий замах, прут пересек сомкнутые подошвы ног. Сашка дернулся, поджал пальцы на босых ногах, потом потер одной стопой другую. Мужчина с энтузиазмом продолжил сечь мальчишеские стопы. Розга стегала жесткие огрубевшие пятки и подушечки перед пальцами, более нежный подъем стопы. К звукам порки добавилось тяжелое дыхание и скрип лавки. Мальчишка попытался прикрыть одну ногу другой, сам подставляя под розгу то левую, то правую подошвы. После одного хлесткого удара, который пересек обе ступни, мальчик тихонько заскулил. Совсем по-щенячьи, едва слышно.
Мужчина взял новую розгу, а мальчишка принялся ожесточенно тереть одну стопу о другую, пытаясь погасить зуд в высеченных подошвах ног.
Новая розга, отчим вернулся к обработке ягодиц пасынка. Он зашел с головы и стал сечь наискосок, пересекая следы от прошлых ударов и стегая кончиком розги по дальней от себя ноге. Мальчишка стал вилять задницей, подавать ей вслед за розгой. Мальчик скулил, поджимал пальцы босых ног, ерзал по лавке.
Там, где розга оставляла захлесты, выступили пара капелек крови. Крепкий рассол от розог попадал в царапинки. Теперь мужчина после каждого удара опускал прут в бадейку и сек мокрой соленой розгой. Капельки воды веером разлетались при каждом стежке.
Сашка чувствовал, что его зад горит огнем, словно его стегают раскаленным железным прутом. Его ягодицы мелко дрожали, а икроножную мышцу свело короткой судорогой. Было невыносимо больно. На ресничках повисли слезинки. Мужчина снова принялся сечь пятки. Молча и размеренно.
Мужчина сек медленно и размеренно, выдавая розгой где-то десяток ударов. Отдыхал на пару минут и снова брал свежую розгу.
Потом все прекратилось. Мужчина остановился, сел на корточки, развязал мальчишеские лодыжки. Шлепнул рукой по заднице.
- Вставай, все!
Сашка мотнул лохматой головой, слез с лавки. Прошелся с неслышным стоном, вставая на цыпочки.
- Па, ополоснуться можно? - Мальчишка указал глазами на ведро с водой. Мужчина отрицательно кивнул головой.
- На, держи трусы свои любимые! И марш спать! Проверю ночью, что ты в трусах спишь!
Мальчишка натянул ненавистные трусы и поплелся в сенной сарай.
…
Высыпали звезды, а сон не шел. Мальчишка лежал, уткнувшись лицом в душистое сено. Охапку сена он подложил под бедра, выпятив ягодицы, обтянутые черными сатиновыми трусами. Зад нестерпимо чесался, стопы зудели. Сашка почесался, это помогло на минуту. Потом чувство омерзительного зуда накатило с новой силой и мальчишка тихонько заскулил, снова, как на лавке недавно. Мальчишка представил, как он идет голый по дороге, спускается к песчаному пляжу, залезает в воду. Как купается до мурашек. Как проточная быстрая вода холодит иссеченную кожу, смывая пот и рассол от розог. Мальчишка стянул ненавистные трусы, подставляя исполосованный зад ночному воздуху. Сашка подвигал бедрами, устраиваясь поудобнее. Он представил, какой вид открывается от двери. Скомкав трусы, он отбросил трусы прочь. Мальчишеские булки двумя пятнами серебрились в свете полной луны.